Неточные совпадения
К дьячку с семинаристами
Пристали: «Пой „Веселую“!»
Запели молодцы.
(Ту
песню — не народную —
Впервые спел сын Трифона,
Григорий, вахлакам,
И с «Положенья» царского,
С народа крепи снявшего,
Она по пьяным праздникам
Как плясовая пелася
Попами и дворовыми, —
Вахлак ее не пел,
А, слушая, притопывал,
Присвистывал; «Веселою»
Не в шутку называл...
— «Кто ж тебя выучил эту
песню?» — «Никто не выучил; вздумается —
запою; кому услыхать, тот услышит; а кому не должно слышать, тот не поймет».
Защитив глаза ладонью от лучей солнца, она пристально всматривалась в даль, то смеялась и рассуждала сама с собой, то
запевала снова
песню.
Здоровый, свежий, как девка, детина, третий от руля,
запевал звонко один, вырабатывая чистым голосом; пятеро подхватывало, шестеро выносило — и разливалась беспредельная, как Русь,
песня; и, заслонивши ухо рукой, как бы терялись сами певцы в ее беспредельности.
— Да вот как: Петр Андреич сочинил недавно
песню и сегодня
запел ее при мне, а я затянул мою любимую...
запел баритон, но хлопнула дверь гостиницы и обрубила
песню.
Они гурьбой толпились около него, когда он в воскресенье с гитарой сидел у ворот и ласково, но всегда с насмешкой, балагурил с ними. И только тогда бросались от него врозь, когда он
запевал чересчур нецензурную
песню или вдруг принимался за неудобную для их стыдливости мимику.
Потом спросили их о месте на берегу. «Из Едо… — начал, кряхтя и улыбаясь, Кичибе, — не получено…» И
запел свою
песню.
В ответ на это японцы
запели свою
песню, то есть что надо послать в Едо, в верховный совет, тот доложит сиогуну, сиогун микадо, и поэтому ответа скоро получить — унмоглик! невозможно.
Антонида Ивановна взяла несколько аккордов и
запела небольшим, но очень чистым контральто проголосную русскую
песню...
Он громко
запел ту же
песню и весь спирт вылил в огонь. На мгновение в костре вспыхнуло синее пламя. После этого Дерсу стал бросать в костер листья табака, сухую рыбу, мясо, соль, чумизу, рис, муку, кусок синей дабы, новые китайские улы, коробок спичек и, наконец, пустую бутылку. Дерсу перестал петь. Он сел на землю, опустил голову на грудь и глубоко о чем-то задумался.
Маша выпорхнула в другую комнату, принесла гитару, сбросила шаль с плеч долой, проворно села, подняла голову и
запела цыганскую
песню.
Верочка села к фортепьяно и
запела «Тройку» — тогда эта
песня была только что положена на музыку, — по мнению, питаемому Марьей Алексевною за дверью, эта
песня очень хороша: девушка засмотрелась на офицера, — Верка-то, когда захочет, ведь умная, шельма! — Скоро Верочка остановилась: и это все так...
Караульщик кончил свою работу, встряхнул свою рухлядь, полюбовался заплатою, приколол к рукаву иголку, сел на пушку верхом и
запел во все горло меланхолическую старую
песню...
Приказывать не смею,
Прошу тебя покорно. Слушать
песниОдна моя утеха. Если хочешь,
Не в труд тебе,
запой! А за услугу
Готова я служить сама. Накрою
Кленовый стол ширинкой браной, стану
Просить тебя откушать хлеба-соли,
Покланяюсь, попотчую; а завтра
На солнечном восходе разбужу.
Веселый Лель,
запой Яриле
песнюХвалебную, а мы к тебе пристанем.
Когда, зимой холодной,
Вернешься ты в свою лесную глушь,
В сумеречки тебя утешу,
песнюПод наигрыш метели
запоюВеселую.
В этот день он явился в класс с видом особенно величавым и надменным. С небрежностью, сквозь которую, однако, просвечивало самодовольство, он рассказал, что он с новым учителем уже «приятели». Знакомство произошло при особенных обстоятельствах. Вчера, лунным вечером, Доманевич возвращался от знакомых. На углу Тополевой улицы и шоссе он увидел какого-то господина, который сидел на штабеле бревен, покачивался из стороны в сторону, обменивался шутками с удивленными прохожими и
запевал малорусские
песни.
Однажды вечером на девичнике, когда девушки
запели старинную
песню...
Я не выносил этой
песни и, когда дядя
запевал о нищих, буйно плакал в невыносимой тоске.
Даже если бы мне случилось услышать, кроме звона цепей и крика надзирателей, еще разудалую
песню, то я почел бы это за дурной знак, так как добрый и милосердный человек около тюрьмы не
запоет.
Я тоже лег в тени дерева и пытался заснуть, но не мог: то появился комар и
запел свою монотонно звенящую
песню, то муравей влез на лицо и довольно больно ущипнул меня в щеку.
В собрании стихотворение, в 23-й строке: «грустно живет», у Пущина: «грустно поет»; в 7-й строке от конца: «Радостно песнь свободы
запой…», у Пущина: «Сладкую
песню с нами
запой!» Сохранил Пущин написанную декабристом Ф. Ф. Вадковским музыку к стихотворению «Славянские девы».
— Что там спорить, — воскликнул Белоярцев: — дело всем известное, коли про то уж
песня поется; из
песни слова не выкинешь, — и, дернув рукою по струнам гитары, Белоярцев
запел в голос «Ивушки...
Саренко, нашедши точно такой же клад в своем кармане, решил, что это ему сунул ревизор и что, значит, веет другой ветер и приходит пора
запевать другие
песни.
Захотелось ей осмотреть весь дворец, и пошла она осматривать все его палаты высокие, и ходила она немало времени, на все диковинки любуючись; одна палата была краше другой, и все краше того, как рассказывал честной купец, государь ее батюшка родимый; взяла она из кувшина золоченого любимый цветочик аленькой, сошла она в зеленые сады, и
запели ей птицы свои
песни райские, а деревья, кусты и цветы замахали своими верхушками и ровно перед ней преклонилися; выше забили фонтаны воды и громче зашумели ключи родниковые; и нашла она то место высокое, пригорок муравчатый, на котором сорвал честной купец цветочик аленькой, краше которого нет на белом свете.
Молодой человек с явным восторгом сел за фортепиано и сейчас же
запел сочиненную около того времени песенку: «Долго нас помещики душили!» [«Долго нас помещики душили!» —
песня на слова, приписываемые поэту В.С.Курочкину (1831—1875).
— Хорошо вам так рассуждать, — смеялась Луша, — а зашить бы вас в нашу девичью кожу, тогда вы
запели бы другую
песню с своей великой философией… Мужчинам все возможно, все позволительно и все доступно, а женщина может только смотреть, как другие живут.
Часто пели
песни. Простые, всем известные
песни пели громко и весело, но иногда
запевали новые, как-то особенно складные, но невеселые и необычные по напевам. Их пели вполголоса, серьезно, точно церковное. Лица певцов бледнели, разгорались, и в звучных словах чувствовалась большая сила.
Через несколько минут он подвел
запевалу к террасе. По желанию всех тот
запел «Лучинушку». Вся задушевная тоска этой
песни так и послышалась и почуялась в каждом переливе его голоса.
Еще более взгрустнется провинциалу, как он войдет в один из этих домов, с письмом издалека. Он думает, вот отворятся ему широкие объятия, не будут знать, как принять его, где посадить, как угостить; станут искусно выведывать, какое его любимое блюдо, как ему станет совестно от этих ласк, как он, под конец, бросит все церемонии, расцелует хозяина и хозяйку, станет говорить им ты, как будто двадцать лет знакомы, все подопьют наливочки, может быть,
запоют хором
песню…
Когда мы каждый взяли в руку по полному липкому стакану, дерптский студент и Фрост
запели немецкую
песню, в которой часто повторялось восклицание Юхе!
Наконец, он
запел какую-то лихую
песню, из которой я помню припев...
Бывало, по вечерам, вычистив лошадей, они соберутся в кружок около конюшен, и маленький рыжий казак, встряхнув вихрами, высоким голосом
запоет, как медная труба; тихонько, напряженно вытягиваясь, заведет печальную
песню про тихий Дон, синий Дунай.
— Не показалась
песня? — сказал Пушкарь, немножко удивлённый. — Эх ты, мотыль! Это потому, что я её не с начала
запел, а начало у неё хорошее!
Однажды управляющий акцизными сборами даже пари подержал, что устоит, но как только поравнялся с очаровательницей, то вдруг до такой степени взвизгнул, что живший неподалеку мещанин Полотебнов сказал жене: «А что, Мариша, никак в лесу заяц
песню запел!» В этом положении застал его старый помпадур.
— Брешет он, чорт! — сердито сказал Лукашка: — не такая девка. А то я ему, старому чорту, бока-то отомну. — И он
запел свою любимую
песню.
Действительно, Лукашка быстрыми шагами, согнувшись, выбежал под окнами на двор и побежал к Ямке; только один Оленин и видел его. Выпив чапуры две чихиря, они выехали с Назаркой за станицу. Ночь была теплая, темная и тихая. Они ехали молча, только слышались шаги коней. Лукашка
запел было
песню про казака Мингаля, но, не допев первого стиха, затих и обратился к Назарке...
Всё было тихо. Вдруг со стороны чеченцев раздались странные звуки заунывной
песни, похожей на ай-да-ла-лай дяди Ерошки. Чеченцы знали, что им не уйти, и, чтоб избавиться от искушения бежать, они связались ремнями, колено с коленом, приготовили ружья и
запели предсмертную
песню.
— Хорошо. Это легко… Что же, ты парню белому достанешься, Марьянка, а? а не Лукашке? — сказал Белецкий, для приличия обращаясь сначала к Марьянке; и, не дождавшись ответа, он подошел к Устеньке и начал просить ее привести с собою Марьянку. Не успел он договорить, как
запевало заиграла другую
песню, и девки потянули друг дружку.
На площади, против отворенной и освещенной двери лавки, чернеется и белеется толпа казаков и девок и слышатся громкие
песни, смех и говор. Схватившись рука с рукой, девки кружатся, плавно выступая на пыльной площади. Худощавая и самая некрасивая из девок
запевает...
Песни: ди-ди-ли и тому подобные, господские, он спел только для Оленина; но потом, выпив еще стакана три чихиря, он вспомнил старину и
запел настоящие казацкие и татарские
песни. В середине одной любимой его
песни голос его вдруг задрожал, и он замолк, только продолжая бренчать по струнам балалайки.
На берегу
запели, — странно
запели. Сначала раздался контральто, — он пропел две-три ноты, и раздался другой голос, начавший
песню сначала, а первый всё лился впереди его… — третий, четвертый, пятый вступили в
песню в том же порядке. И вдруг ту же
песню, опять-таки сначала,
запел хор мужских голосов.
А тут, на-кася, даже
песню запел…
Он прислонялся плечом к воротам или плетню и, умильно поглядывая на Дуню, тотчас же
запевал вполголоса какую-нибудь
песню, слегка подыгрывая на гармонии.
Дымов подпер щеку рукой и тихо
запел какую-то жалостную
песню. Константин сонно улыбнулся и подтянул ему тонким голоском. Попели они с полминуты и затихли… Емельян встрепенулся, задвигал локтями и зашевелил пальцами.
Ее погибель — это осуществленная песнь плена вавилонского: играиъйте и пойте нам
песни сионские, — говорили иудеям их победители; но печальный пророк отозвался, что не в рабстве можно петь священные
песни родины, что лучше пусть язык их прилипнет к гортани и руки отсохнут, нежели примутся они за гусли и
запоют сионские
песни на потеху владык своих.
И
запел Опанас тихим голосом
песню. Голос был у Опанаса негромкий, да «сумный» [Украинское слово сумный совмещает в себе понятия, передаваемые по-русски словами: грустный и задумчивый.], — так, бывало, в сердце и льется. А
песню, хлопче, козак, видно, сам для пана придумал. Не слыхал я ее никогда больше, и когда после, бывало, к Опанасу пристану, чтобы спел, он все не соглашался.
И когда они поют грустные
песни, то все хохочут не в лад пению, а
запевая весёлое, горько плачут, грустно кивая головами и вытирая слёзы белыми платочками.
Фоме было приятно смотреть на эту стройную, как музыка, работу. Чумазые лица крючников светились улыбками, работа была легкая, шла успешно, а
запевала находился в ударе. Фоме думалось, что хорошо бы вот так дружно работать с добрыми товарищами под веселую
песню, устать от работы, выпить стакан водки и поесть жирных щей, изготовленных дородной и разбитной артельной маткой…